Что роднит спектакли Шаляпинского фестиваля с детским утренником

На ХХХV Шаляпинском фестивале в продолжение темы трех карт прозвучала опера про три загадки

«СМЕРТЬ ОКАЗАЛАСЬ СИЛЬНЕЕ ИСКУССТВА»

Место, в котором остановилась работа Джакомо Пуччини над «Турандот», мир запомнил после оперной премьеры под управлением Артуро Тосканини. 25 апреля 1926 года там, где авторская партитура замерла, великий итальянский дирижер произнес: «Здесь остановился Пуччини. Смерть оказалась сильнее искусства». После ошеломления публики и долгой паузы в зале La Scala раздались возгласы: «Да здравствует Пуччини!»

Одарить казанскую публику чем-то похожим на пережитое свидетелями исторической премьеры «Турандот» на полуюбилейном «старейшем в стране оперном форуме» и не думали. Собрав певцов и декорации, нарядив хор и наладив видеопроекции, фестивальные менеджеры сочли, что дело сделано. В заглавной партии Оксана Крамарева (Опера Украины) была такой, какой привыкла быть. В фойе целый стенд документирует, что других Турандот тут не водилось. Певица с бодибилдерски выносливым сопрано, которое по традиции подзвучивали микрофонным усилением — так в тембр китайской принцессы напускалось больше замогильности, исполнила роль настолько же безупречно, насколько и безразлично.

Еще безразличнее был неплохой, в сущности, турецкий тенор Левент Гундуз. Позабыв переодеть офисную белую рубашку, он прямо в ней, кроме тех случаев, когда на нем был красивый серо-черный халат, изображал татарского принца Калафа. При виде направляемого палачом на смерть предшественника, который не смог отгадать загадок Турандот, привозной Калаф пел, что готов на не меньшую жертву ради опалившей его воображение Турандот. Но вид был такой, что хотелось воскликнуть по Станиславскому: «Не верю!» Не верилось и в спокойно выслушиваемые Калафом вопросы Турандот. Вопрос-ответ, как на олимпиаде по ботанике. Если бы Гоцци, по чьей фьябе написана эта опера, увидал, как, помяв рукой подбородок, его Калаф прозаически констатирует «Надежда», «Кровь», «Любовь», упал бы с горя в воду прямо с моста Риальто.

В заглавной партии Оксана Крамарева (Опера Украины) была такой, какой привыкла быть

Отец Калафа в исполнении Сергея Ковнира был словно тот же кудлатый дядя Бонза из «Мадам Баттерфляй» предыдущего спектакля Шаляпинского фестиваля — только в синий халат переоделся. Несчастный отец Калафа, казалось, не так уж несчастен и совсем не стар. По-честному, какой она и должна была быть, на сцене существовала только Гульнора Гатина в роли рабыни Лиу, кроткого и мужественного существа, поплатившегося жизнью за то, чтобы не выдать имени возлюбленного коварной сопернице-принцессе. Предсмертная ария Лиу, исполненная с пылом, тронувшим саму Турандот, звучала так, что в зале захлюпали носы. Так и задумывалось автором, гибелью невинной девушки намеревавшегося толкнуть злую принцессу в водоворот любви. Но тут жизнь самого Пуччини остановилась. И опера в авторском варианте стала такой, какой ее играют, в частности, в Казани, а всего неделей раньше сыграли под управлением Владимира Федосеева в московском театре «Геликон-опера». Для справки: счастливый конец «Турандот» написал друг Пуччини Франко Альфано. Еще одну попытку финала этой оперы предпринимал итальянский авангардист Лучано Берио. Но эта информация, как говорят, уже из другой оперы.

ДРУГИЕ МИРЫ

Самая китайская из европейских опер «Турандот» Пуччини вслед за «Мадам Баттерфляй» внимает загадочному Востоку итальянским оперным слухом. К 1924 году на этом слуху уже много такого, что скромно именуясь «экзотикой», через музыку открывало путь новому, необычному, чувственному, недозволенному. Художественным предверием «Турандот» с ее колеблющимися гармониями, неправильной с классических позиций фразировкой и ароматными звучаниями были «Саломея» Рихарда Штрауса, «Просветленная ночь» Шенберга, «Весна священная» Стравинского. Сюжет «Турандот» — о той же логической необъяснимости соблазна, которая толкает ее героя к гибели, как шли на гибель поклонники Клеопатры из «Египетских ночей». Фрейдистская тема, побуждающая принцессу убивать своих женихов из мести за поруганную честь бабки, тут ходит ходуном, шевелимым хаосом ненависти поверяет антилогику любовного влечения.

В первом акте хор поет про луну, называя ее «бледной», «безмолвной». Но чем больше отрицательных понятий в словах, тем больше завлекательных красот в музыке. Такое немыслимо петь раздерганными голосами и невозможно играть в простых градациях «тихо-громко». Тут совершается бесконечная химическая реакция, выплавляющая из ужаса и страха сюжета пограничное волшебству великолепие музыки. Совсем как Лао-Цзы, Пуччини колдует над тем, чтобы иметь право произнести: «Я знаю, откуда приходит сияние и свечение».

В Казани ничего этого нет и взяться ему неоткуда. Оркестр под управлением Рената Салаватова делает свое дело с прозаизмом обжигающего горшки ремесленника. Певцы исполняют роли самих себя в роли Турандот, Калафа... Трех министров Панг-Пинг-Понга на казанской оперной сцене видят не самыми ловкими клоунами, частенько забывающими начало своих антреприз. А оперу с более чем столетней историей представляют с квалификацией устроителей стандартных детских утренников. Вот парад гимнастов с желтыми флагами. Вот палач, да не простой, а из фитнес-зала самой-пресамой весовой категории. В глазах рябит от уже виденного на той же сцене в образе культуристов в «Аиде» или танцорок на балу князя Орловского из «Летучей мыши». Как будто без этих утренниковых «заек» оперу поставить невозможно!

Между тем постановка Михаила Панджавидзе достаточно умна и музыкальна, а декорации и видео Игоря Гриневича хороши и функциональны. Условный альянс традиции с современностью не мозолит глаза, но достаточен, чтобы, вдохнув музыкальный дух в этот спектакль, получить в итоге очень неплохую «Турандот». Однако в отсутствие дотошной музыкальной работы из любой оперы на Шаляпинском получается только шоу в костюмах, с певцами, хором и оркестром. Старейший в стране оперный фестиваль молодится, не догадываясь, что именно желание обмануть свой возраст и поднакачать репертуарные морщины ботоксом и делает его дряхлым, нездоровым театральным стариком.