Александр Тормасов: «IT-отрасль дала пинок развитию человечества»

Александр Тормасов

«ОТСУТСТВИЕ ЖИЛЬЯ СТАНОВИТСЯ ТОРМОЗОМ ДЛЯ РАЗВИТИЯ УНИВЕРСИТЕТА»

— Александр Геннадьевич, у вас не наступило разочарование от проекта «Город Иннополис»?

— Было бы разочарование, я давно покинул бы Иннополис. Возможностей работать у меня очень много, но пять лет я уже здесь отработал, недавно контракт со мной был продлен.

— То есть Иннополис скорее жив, чем мертв?

— Да, конечно, у нас в этом сомнений нет. Не все делается по щелчку пальца, но прогресс есть, город развивается, особенно за последние полтора года — резко увеличилось количество людей. Было роздано более 800 квартир, уже кончились все места в возведенных домах. Надо срочно строить следующую партию домов, иначе отсутствие жилья становится тормозом для развития университета. На питерском международном форуме мы подписали соглашение с Х5 о разработке пилотного проекта магазина будущего, поэтому в экономической зоне должно появиться еще 500 разработчиков. Такие соглашения мы постоянно подписываем. В этом году будет сдано еще 350 квартир, в начале следующего года — еще примерно столько же. Строительство идет активно. Один офисный центр на 2 тысячи мест в Иннополисе заполнен, второй — уже остеклен.

— Из каких регионов России и стран у вас студенты, какой проходной балл? (Дания)

— Университету Иннополис — шестой год. В прошлом году мы приняли примерно 255 человек, конкурс был порядка 47 человек на место. У нас было 12 113 заявок из 133 стран мира, СНГ и России. Было принято 57 иностранных студентов из 29 стран и 198 студентов из 42 субъектов РФ. Средний балл студентов, которых зачислили на первый курс, был 86,69. Этот показатель вывел нас в топ-5 технических вузов России по среднему баллу приема на первый курс. На начало учебного года 2017/18 у нас учились 556 человек.

— Из каких, например, стран у вас студенты?

— Нас в первую очередь интересует дальнее зарубежье. Берем тех, кто в состоянии у нас учиться. Чаще всего это победители олимпиад по информатике и участники сборных команд своих стран по математике и даже физике. Было принято 11 стобалльников. Например, студент из Боснии был участником команды на олимпиаде по информатике, очень успешно сегодня учится у нас, уже на первом курсе участвует в проектах в лаборатории программной инженерии и вместе с профессорами написал статью, которая принята на ведущую конференцию по блокчейну. Студентов, которые показывают хороший результат в обучении, мы сразу привлекаем к работе вместе с нашими исследователями в лабораториях. А тем, кто «выживает», мы предоставляем возможность эффективно учиться.

— Сколько стоит обучение в Университете Иннополис? Есть ли у вас бюджетные места, сколько их? Проходной балл на бюджетные места больше, насколько? Стипендия у вас есть, какая? (Макс)

— Университет Иннополис — не государственный вуз, но, конечно, имеет все лицензии и аккредитации. И у нас нет бюджетных мест. Обучение у нас довольно дорогое — порядка 1,2 миллиона за бакалавриат; 1,4 миллиона за магистратуру в год. Это чистая себестоимость. Но мы деньги со студентов не берем, у нас внутренний фонд, из которого мы даем студентам гранты. Кроме того, мы еще выплачиваем довольно большую стипендию: в бакалавриате — 12–36 тысяч рублей, в магистратуре — 18–42 тысячи, а в аспирантуре, куда мы собираемся принять в этом году 20 человек, — 50–60 тысяч рублей. Мы запрещаем нашим студентам заниматься чем-то вне учебной программы, мы хотим, чтобы они получили качественный результат обучения. Для этого мы даем большую стипендию.

— Студенты, участвующие в практических исследованиях и проектах, получают за это дополнительные деньги?

— Это зависит от многих параметров. Чаще всего студенты работают в рамках своей учебной программы и доплат не делается. Когда они переходят в состояние аспирантов или исследователей, это зависит от конкретных лабораторий. У нас сегодня 13 лабораторий, которые занимаются научными исследованиями, еще есть 7 центров, которые занимаются индустриальными проектами.

Фото: «БИЗНЕС Online»

«ДЛЯ НАС ЕГЭ НЕ ЯВЛЯЕТСЯ ОСНОВНЫМ ПОКАЗАТЕЛЕМ»

— Как вы отбираете абитуриентов? Наверное, не только по результатам ЕГЭ?

— Мы делаем некий предварительный отбор абитуриентов, когда результат ЕГЭ еще неизвестен. Сначала проводим удаленную олимпиаду, затем приглашаем их на очный отбор — на два выходных дня начиная с октября. Одновременно бывает порядка 50–100 человек. Этот этап включает в себя многочисленные собеседования, некую олимпиаду, которую можно считать вступительным экзаменом. Потом начинаем спрашивать по отдельным областям. У нас есть интервью с нашими преподавателями на английском языке, есть оценка знаний английского языка, есть различные мероприятия на проверку умения работать в коллективе. Нас интересуют не только «ботаники», но и люди, способные решать современные проблемы, а это делается в коллективе. Есть также собеседования с психологами, некие ролевые игры.

— Вы ищете гениев или кого?

— Мы ищем тех, кто подходит под нашу модель обучения, с кем у нас будет минимум проблем и будет высокая вероятность того, что они окончат обучение с хорошими оценками и пойдут работать в индустрию, для которой мы их готовим. После каждого такого очного отбора тратим некоторое время на обработку материалов, а потом тем, кто попадает в наши рамки, предлагаем грант на обучение в нашем университете. Грант покрывает плату за обучение, плюс стипендия. После того как абитуриенты условно зачислены, они должны будут предъявить результаты ЕГЭ.

— Выходит, решение о приеме вы принимаете до результатов ЕГЭ?

— Решение мы принимаем условное, но до ЕГЭ. Для нас ЕГЭ не является основным показателем, но тем, кому мы уже предложили грант на обучение, говорим, что они должны перейти некий базовый уровень ЕГЭ. Если не ошибаюсь, в прошлом году он был 240 баллов по трем предметам. Если кто-то приходит с более высоким уровнем ЕГЭ, но не получил от нас грантового предложения, то ради бога — пусть оплачивает обучение и учится. Было несколько прецедентов, когда хотели поступить люди с более низкими баллами, но мы им объяснили, что поступить-то они поступят, но с большой вероятностью вылетят после первой же сессии. Если они не смогли справиться с нашими сбалансированными тестовыми заданиями, то, скорее всего, учиться не смогут.

— Принимаете во внимание всякие грамоты, занятие спортом и прочее? (Фарид)

— Мы берем во внимание достижения в разных областях, потому что опыт показывает, что, если человек смог достигнуть результата, например получил звание «Мастер спорта», это означает, что он способен долго и упорно трудиться в одном направлении и достигать определенных целей. Учитываем участие во всевозможных олимпиадах, кружках, в творчестве.

— Песни-пляски тоже имеют значение при поступлении?

— Все что угодно, где люди смогли достичь чего-то. Если у человека грамота за пение в третьем классе, то этого, конечно, недостаточно. А вот если у него подряд пять грамот и победа в конкурсе областного масштаба, то это говорит о том, что он умеет чего-то достигать. В этом смысле мы не смотрим, как бы нам укомплектовать какую-нибудь спортивную команду. 

— Разочарования у вас были — все тесты человек сдал, а учиться не смог?

— Естественно, у нас есть ротация. К сожалению, бывает, что студент потенциально хороший, показывал определенные успехи, но не справляется с учебной программой по каким-то причинам. 

«БЕРЕМ ТОЛЬКО ТЕХ, КТО В СОСТОЯНИИ СПРАВИТЬСЯ С НАШЕЙ ПРОГРАММОЙ»

— Отчисления из университета уже были?

— Да, у нас есть определенный процент отчислений. Наша цель — получить качественных выпускников, которые будут приняты индустрией. Поскольку наш бюджет формируется с достаточной долей пожертвований со стороны индустрии, она рассчитывает на отдачу.

— В чем выражается отдача? Компании на работу к себе их будут брать?

— Они хотят увидеть, что те специалисты, которых мы производим, обладают определенным качеством и поступают на работу. Первая наша тактическая задача — заполнить ими город Иннополис и обеспечить кадрами резидентов ОЭЗ «Иннополис». Понятно, что объем нашего выпуска пока не позволяет дать требуемое количество специалистов.

— А сколько вы уже выпустили?

— В прошлом году мы выпустили 169 человек, из них 168 остались работать в Иннополисе, а один ушел в научную роту — сегодня он служит в научной роте в Академии связи в Санкт-Петербурге.

— Практически все остались, не уехали ни в Москву, ни за рубеж?

— По условиям гранта они должны отработать у резидентов Иннополиса минимум год.  

— Почему только год, а не пять лет?

— Ну вроде бы работорговлю отменили еще в позапрошлом веке...

— Но вы же вложили в него 5 миллионов рублей за все время обучения!

— Наша цель — чтобы люди могли работать в реальной индустрии, а потом «эстафету» мы передаем резидентам. Могут ли они удержать таких работников — это уже их вопрос. Для нас сейчас тормозящим фактором увеличения размера университета является наличие рабочих мест в Иннополисе, а реально все это упирается в наличие жилья.

— Кстати, сколько лет идет обучение?

— В зависимости от программы. Если только магистерская, то меньше, если бакалаврская плюс магистерская, то больше. Мы же начали с магистерской программы, у нас еще не было полного выпуска. В следующем году мы выпустим первый поток студентов, которые в 2015 году поступили на первый курс бакалавриата. По разным годам у нас разное количество студентов.

— Когда учебный год у вас начинается?

— У нас учебный год начинается в середине августа, потому что мы в течение двух недель пытаемся компенсировать студентам те недостатки, которые у них есть: подтягиваем по программированию, по английскому, потому что у нас образование идет на английском языке с первого курса. Цель — дать им толчок и подвести на правильные рабочие рельсы и темп обучения.

— Вы сказали, что заявки на поступление пришли из 133 стран. Откуда они узнали об Университете Иннополис?

— Если говорить об иностранных студентах, то это наша активность в области олимпиадного движения, мы очень часто входим в оргкомитеты по проведению олимпиад по информатике, отчасти даже по математике и физике. У себя на территории мы проводим ВРО — всероссийскую робототехническую олимпиаду. Международное олимпиадное движение — это то место, где мы объясняем, что есть возможность попасть в Университет Иннополис. Для нас это основной способ привлечения качественных иностранных абитуриентов, поскольку мы не берем за деньги кого угодно, как некоторые другие вузы. Мы берем только тех, кто в состоянии справиться с нашей программой. 

— Язык обучения у вас в университете — английский, а язык общения какой?

— По-разному: если иностранцы, то английский, а русские между собой на русском говорят. А все рассылки и документы идут на двух языках.

— Лично вы на английском лекции читаете?

— Да, потому что все группы всегда включают в себя иностранных студентов. Английский язык обучения — это принципиально для нас, поскольку мы хотим сделать международную среду: иностранцы у нас будут «замешаны» везде, мы можем ставить себе международную планку, мы можем включаться в ротацию западных преподавателей. К тому же для нас взять преподавателей только русскоязычных по тематике IT было практически нереально, поскольку бóльшая часть ученых в области Computer Science, к сожалению, никакого отношения ни к России, ни к Советскому Союзу не имеют. В 2011 году я смотрел список самых цитируемых в компьютерных науках, там из 400 ученых два с половиной человека хоть как-то относились к России. Один из них был в возрасте 12 лет увезен из нашей страны.

— В вузах России компьютерные науки не развиты?

— Вопрос не в вузах, а в качестве. Назвать-то можно что угодно, вопрос — в соответствии международному уровню. Советский Союз в свое время упустил все это, практически угробил свою компьютерную промышленность тем, что полностью копировал оборудование IBM.

— Почему же мы гордимся тем, что наши компьютерщики на Западе нарасхват?

— Это только программисты. Хотя сегодня есть и производители электроники, например компания «Байкал Электроникс» — она лицензировала большую систему и специфическим образом под себя переделала. У нас также есть своя собственная архитектура «Эльбрус», своя операционная система (и не одна). За счет того, что процессоры Intel были востребованы на большом рынке, были вложены большие деньги в их развитие, они ушли дальше, чем мы могли себе позволить с нашими вложениями. Но разработчики, которые умеют что-то делать, у нас есть, и мы как университет с ними сотрудничаем.  

IT-индустрия содержит много разных типов рабочих мест. Для некоторого класса рабочих мест у нас есть очень хорошие специалисты, например алгоритмисты, а для некоторых — не очень, например те, кто управляет производством программного обеспечения, добивается, чтобы системы работали с должным качеством и вовремя были выпущены. Когда мы запускали свои программы, выяснили, что этих управленцев не готовит ни один вуз в стране.

Надо понимать, что есть Computer Science — всё, что относится к науке, а есть инжиниринг, который обеспечивает реализацию этой науки в виде конкретных прикладных проектов. Там, кстати, есть своя наука. Для примера интересных тем, которые мы недавно запустили: мы навешиваем датчики типа ЭКГ на программистов и выясняем, что происходит у них с мозгами в тот момент, когда они программируют, пишут код, исправляют ошибки. Это нужно для понимания того, как нам организовать процесс, чтобы он был эффективным. Это инжиниринг, но со своей наукой.

В IT-ОТРАСЛИ ВЫСОКА ДОЛЯ ОБЩЕЙ МАРЖИ

— Какой бюджет у университета, как он формируется?

— Бюджет в прошлом году был порядка 1 миллиарда рублей, он состоит из трех практически равных частей: первая — это пожертвования IT-индустрии со всей России, вторая — субсидии и гранты, третья часть, которой мы уделяем максимум внимания, — это индустриальные проекты, которые выполняем по заказам организаций. У нас очень много индустриальных партнеров, многие из них — крупные компании. У нас, например, есть большие договоры с «Газпромом». Мы получили грант по направлению «Аэронет» от НТИ (агентство «Национальная технологическая инициатива» — прим. ред.), по которому сейчас выполняем пилотный проект — цифровая четырехмерная модель Татарстана. В прошлом году мы заключили договоров на индустриальные проекты более чем на 1,2 миллиарда рублей. Вот эта третья составляющая бюджета у нас растет, и мы надеемся, что с помощью нее будем все больше закрывать потребности университета.

— Кто выполняет индустриальные заказы? Преподаватели?

—  В том числе и преподаватели, но и специально нанятые разработчики. У нас есть лаборатория разработок, которая занимается как раз такими проектами, а не исследованиями или фундаментальной наукой. Нам дают сложные проекты, что позволяет и развивать университет, и подключать к ним студентов. Но, повторюсь, мы не используем студентов как рабочую силу в этих проектах, для них это практика, чтобы они знали, что происходит в индустрии.  

— Какая мотивация у компаний, которые жертвуют средства вашему университету?

— Мотивация достаточно простая: во-первых, в IT-компаниях почти двукратная нехватка персонала, который обладал бы требуемой квалификацией и стоимостью. Во-вторых, для них университеты являются не только источником кадров, но и источником новых идей. Для того чтобы появлялись стартапы и новые компании, нужна поддержка таких сред, как университет. Все спонсоры — и компании, и частные лица — у нас отображены на стене партнеров университета.

— Все-таки мотивация ваших меценатов не очень понятна.

— Спонсоры видят, что мы делаем правильные вещи, а людям, которые уже заработали какие-то деньги, хочется сделать что-то новое, интересное. Для них это способ одновременно и вложений, и возможности найти новые идеи, и участия в развитии отрасли, среды. У них появляется возможность повлиять на ситуацию, которая в дальнейшем может дать им и прямую материальную выгоду. Приведу конкретный пример: когда я работал еще до Университета Иннополис, ряд компаний поддерживал студентов, которых я вел; в результате из данной программы порядка 20 процентов студентов остались в этих компаниях и развивали их, из них человек пять стали вице-президентами и выше по должности.

— В этом примере связь очевидна, а вам сейчас жертвуют деньги, и не очень понятно, с какой выгодой.

— Это не бросание нищим на паперти: когда ты даешь там копеечку, ты пытаешься отмазать свою совесть. А тут немножко другое — спонсоры пытаются сделать что-то, что позволило бы им в дальнейшем развиваться. У них появляется возможность повлиять на ситуацию.

Спонсорский пакет включает много разных вещей, связанных с доступом к кадрам и т. п.

— Тогда понятно. Эти люди прагматичные.

— Отчасти да. Они просто знают, что процесс, происходящий в университете, правильный и что, кроме них, его поддерживать особо некому. Это не по принципу «ты — мне, я — тебе». Попытки излишней прагматики в этой области упираются в вопрос горизонта планирования и гарантии результата. Гарантии у них нет, но тем не менее они это делают, потому что видят, что вкладываются в некоторую систему, которая даст результат со временем.

— Видимо, айтишники приподнялись над общим бытовым сознанием...

— Да, это именно так, потому что опыт развития IT-отрасли последних лет — это самое, пожалуй, уникальное, что состоялось с человечеством за последние 50 лет. Она дала такой пинок развитию человечества, какой другие отрасли не давали в подобных объемах. Это показывает, что здесь некоторые вещи строятся немного по-другому. Может быть, потому что в IT-отрасли в каком-то смысле высокая общая маржа: полученный общий результат существенно превышает затраты каждого. Поэтому у участников есть возможность думать, как сделать правильно, а не так, чтобы выжить. Это другой подход, и он доминирует в IT-отрасли во многих направлениях ее развития. Именно исходя из него и идет вся эта спонсорская история.  

«СТРАТЕГИЧЕСКАЯ ЦЕЛЬ — РАЗВИВАТЬ IT-ОТРАСЛЬ И СТАТЬ ВЕДУЩИМ МИРОВЫМ ВУЗОМ»

— В 2014 году вы говорили, что стратегия развития университета уже разработана, осталась проработка деталей.  Вы уже завершили работу над деталями? В чем они заключаются? (Андрей Федоров)

— Как показал опыт, стратегия довольно резко меняется. Кто мог представить себе в 2013 году, когда мы писали первый вариант стратегии и выбрали направления, которые слабо или вообще не представлены в России, что сегодня это назовется импортозамещением? Изменение ситуации и направлений за пять лет угадать сложно, поэтому мы пока не стали выпускать стратегию как официальный документ. Сейчас мы думаем, что, возможно, нам стоит открыть направление IС-дизайна — это создание интегральных микросхем для российской электроники. Может быть, нам стоит открыть направление, связанное с квантовыми технологиями. Может быть, стоит сфокусировать отдельное направление, связанное с нейросистемами. Этот вопрос довольно часто меняется, на него влияет и состояние мировой науки, и актуальная ситуация.

— Если мировая наука и практика в IT-отрасли так стремительно меняются, нужна ли вообще стратегия или, по крайней мере, ее детализация?

—  В данный момент мы думаем, что, может быть, сформулируем какие-то общие документы в этом направлении. Повторюсь, мы стратегию не выпустили, хотя как внутренний документ она у нас есть, мы ее неоднократно редактировали, но пока не уверены, что ее стоит обнародовать.

— Цель-то деятельности, наверное, в стратегии определена?

— Тактическая цель —  это наполнить город Иннополис, а стратегическая цель — это развивать IT-отрасль и стать ведущим мировым вузом, который специализируется на IT.

— Какая практическая польза от наблюдательного совета Университета Иннополис, который возглавляет Николай Никифоров?

— Наблюдательный совет — это просто способ организации у нас. Мы с директором университета Кириллом Семенихиным занимаемся оперативным управлением университетом, а вот вещи, связанные со стратегией и выбором направления развития, с помощью сбора средств, — этим занимается наблюдательный совет, который и выполняет свою роль, и помогает нам в установлении связей с внешними потребителями.

— Никифоров часто бывает у вас в университете?

— После того как формирование нового правительства закончилось, он к нам приехал и пообещал бывать раз в неделю.

— Как-то чувствовалось, что глава вашего наблюдательного совета — федеральный министр? Спонсоров и заказы «подгонял» вам?

— Чувствовалось, что он крайне занят, у него очень много обязанностей было. Для нас это скорее было способом облегчить вход в какие-то организации. Но это как история с лошадью: можно подвести лошадь к воде, но нельзя заставить ее пить. То есть нас могли «подвести» к какой-то компании, но заставить кого-то что-то делать нельзя даже в ранге министра. Это просто некорректно и неправильно. Сейчас ему проще будет работать «на университет».

— Как бы цинично это ни звучало, спрошу: а зачем вам Никифоров в качестве председателя наблюдательного совета, если он уже не министр?

— Цель нашего наблюдательного совета двоякая — помощь в сборе бюджета и выработка стратегического направления. От того, что он 6 лет был министром, понимание им стратегических направлений отрасли только выросло.

Фото: «БИЗНЕС Online»

«НАБОР В АСПИРАНТУРУ УЖЕ ОБЪЯВЛЕН»

— Какие этапы развития университет уже прошел, какие предстоит пройти?

— Мы перешли из некоего стартапа в более организованное состояние. У нас есть большое здание, где мы работаем, общежитие, довольно большое количество административного персонала — 123 человека. У нас сформировано четыре направления по магистерским программам: робототехника, управление разработкой программного обеспечения, информационная безопасность и большие данные. Сейчас мы рассматриваем возможность открытия отдельной специальности, связанной с блокчейном и аналогами. Хотя, по сути, это частный случай системы безопасности и определенных алгоритмов. Также мы имеем полномасштабную бакалаврскую программу.

Когда мы рассматривали модели западных вузов, «пирамида» там стоит на острие: много магистерских специальностей, много аспирантов и немного бакалавров. Но это можно делать тогда, когда у тебя есть поток хороших бакалавров. Как показал наш опыт за последние пять лет, к сожалению, в России практически не производят хороших бакалавров по компьютерным наукам.

— ВМК КФУ тоже не производит бакалавров, годных вам?

— Скажем так: нашим требованиям они не до конца удовлетворяют. В России вообще нет ни одного вуза, который производил бы бакалавров, соответствующих требованиям Computer Curricula 2005–2009. В этом документе описан набор курсов и требований, который должен знать типовой бакалавр после выпуска. Ни один вуз, включая Физтех, таких бакалавров не готовит. 

— А в США готовят таких бакалавров?

— У них очень большое количество вузов высокого уровня (не четыре-пять, а сотни), которые производят бакалавров, удовлетворяющих всем требованиям. Из них уже можно отобрать тех, кто готов идти на магистерские программы, и не заботиться вопросом, откуда их взять. Мы пытаемся взять бакалавров из других вузов, но видим, что у них огромные дыры в базовом образовании. Причины тому разные, например, на Физтехе с точки зрения выпуска бакалавров Computer Science перебор физики и недобор математики в обучении. У каждого вуза есть своя специфика, особенности, которые не дают возможность готовить подходящих нам бакалавров. 

— И вы решили сами готовить бакалавров требуемого вам уровня?

— Мы поддерживаем полномасштабную бакалаврскую программу.

— Стартап «Университет Иннополис» состоялся, какой следующий этап развития вуза?

— Мы упорядочили процессы и вышли из стадии стартапа, сейчас вуз находится в хорошем управляемом состоянии, мы переходим в состояние стабильного развития. Для нас ключевым направлением является обеспечение возможности выполнения индустриальных проектов, также мы хотим увеличить количество стартапов, которые создаются нашими студентами. Несколько стартапов уже создано нашими выпускниками, кто-то уже привлек инвестиции и вышел в Европу, подписав контракт с компанией с оборотом 80 миллионов долларов. 

— Планируется ли открыть набор в аспирантуру? (Альберт Халиуллин)

— Набор в аспирантуру уже объявлен, мы собираемся принять дополнительно минимум 20 человек с 1 сентября.

— Не планируете ли вы в Университете Иннополис отрывать направление подготовки по цифровому дизайну? Сейчас практически нигде в стране не готовят специалистов в сфере веб-дизайна, гейм-дизайна, моушен-дизайна. Возможно, Университет Иннополис, один из признанных лидеров в подготовке специалистов в области информационных технологий, возьмет на себя подготовку таких специалистов? (Ксения Глинская)

— У нас есть специализация «гейм-дизайн» на бакалавриате, есть преподаватели, специализирующиеся на создании игр. Кстати, у одной из образовательных игр, которую мы создали и бесплатно выложили, больше полумиллиона загрузок. Она игровым языком рассказывает об IT. Такое направление у нас есть, но если подразумевать под цифровым дизайном именно дизайн интерфейсов, то это то, что мы хотели бы открыть, но пока еще не сделали. Но мы уже обсуждаем этот вопрос с нашими партнерами, в том числе с западными университетами.  

— Насколько я помню, целевой показатель размера Университета Иннополис — порядка 5 тысяч студентов, ежегодный набор — на уровне 1 тысячи. Когда «освоите» этот показатель? Сколько студентов сегодня обучается? (Маршида)

— Да, 5 тысяч студентов был наш целевой показатель, на входе и выходе — тысяча человек, но сейчас мы понимаем, что тысячу выпускников каждый год нам пока некуда деть, потому что не хватает квартир в Иннополисе. Вот как только город дорастет до этих размеров... Это зависит не от нас и наших желаний, а от состояния экономики. Как только нам станет понятно, что у нас есть потребители и место, куда выпускники могут прийти, мы начнем менять размер. Сейчас у нас есть хорошая база для развития, некоторое время мы можем развиваться, скажем, с коэффициентом полтора, но не очень долго. 

— Наверное, на 5 тысяч студентов вы выйдете не раньше чем через 10 лет?

— Нет, думаю, что раньше. Поймите, все одновременно должно развиваться, двигаться в нужном направлении — университет, Иннополис, Татарстан, Россия.

Фото: «БИЗНЕС Online»

ПРЕПОДАЮТ И САМЫЕ ЦИТИРУЕМЫЕ, И ОТСТАВНОЙ БРИГАДНЫЙ ГЕНЕРАЛ

— На этапе запуска у Университета Иннополис был ряд зарубежных партнеров. С кем сотрудничество продолжается? В чем оно заключается сегодня? (Хуснутдинов Амир)

— Мы активно сотрудничаем с зарубежными партнерами в целом и, например, с Европейским центром по ядерным исследованиям (CERN) в частности. Он не является вузом, но это крупнейшая в мире лаборатория физики высоких энергий, и у нас есть совместный с ним проект BioDynaMo — разработка с помощью IT-технологий прототипа симуляции развития человеческого мозга. Недавно я приехал из Китая, где у нас есть партнер — новый институт в Шэньчжэне, который называется SIAT — Shenzhen Institutes of Advanced Technology. Это просто примеры академического сотрудничества и нашей активности.

— Удается ли поддерживать заявленный уровень преподавательского состава? (Манапов)

— У нас 81 научно-педагогический сотрудник, но они в разных стадиях: порядка 25–30 работают полное время, большее количество тех, кто приезжает прочитать курс лекций, кто-то приезжает по обменам. С 1 сентября у нас будут и новые преподаватели.

— Вы по-прежнему собираете преподавателей со всего мира?

— Да, именно так. Недавно я участвовал в интервью с 7 потенциальными новыми преподавателями, которые уже прошли все стадии нашей довольно сложной системы отбора. Среди них — один российский гражданин: он выпускник Физтеха, но большую часть жизни работал во Франции. Есть преподаватели из Франции, Кореи, Италии и т. д.

— Какая мотивация у этих людей приехать в Иннополис? Большие деньги?

— Нет, мотивация такого рода людей, как ни странно, носит нематериальный характер. Естественно, должен быть выдержан некий минимальный базовый уровень зарплаты, но, кроме этого, должен быть обеспечен интерес какой-то. Интерес у них обычно — это возможность работать с интересными людьми и с качественными студентами, а также хорошо выстроенные процессы управления, то есть минимум бюрократии, связанной с работой внутри вуза. Наши студенты, обладающие способностями к математике, к точным наукам, что до сих пор является особенностью советской и российской школы, представляют для них дополнительный интерес. В современном мире создать что-то интересное в одиночку довольно сложно, а в таких областях, как чистая математика, уже почти невозможно. Получить умных работников, которые выполнили бы всю техническую работу вокруг вашего направления, — это довольно существенно для многих. Это и является основным фактором интереса к Университету Иннополис.

— Неужели в Университете Карнеги – Меллон качество студентов ниже, чем у вас?

— Во-первых, там вакансии открываются раз в пять лет, во-вторых, у всех старых вузов их наследие — не только плюс, но и минус: нельзя начать что-то новое, реализовать свою идею. Кроме того, в большинстве стран практически все преподаватели имею короткий контракт — три-пять лет, а после этого тебя либо повысят, либо направят на выход. Эта искусственная ротация происходит в западных вузах постоянно, и все преподаватели за год до истечения срока контракта начинают подыскивать себе новую работу. Мы фактически включились в эту ротацию и имеем возможность выбирать тех, кто готов к нам приехать. И не нужно думать, что приехавшие к нам преподаватели на 100 лет у нас останутся.   

— Наверное, вы больше платите?

— Мы не можем конкурировать с Катаром, Кувейтом или Арабскими Эмиратами, где тоже есть университеты и филиалы европейских вузов.  

— Все эти страны включились в гонку за образование?

— Да, и они предоставляют преподавателям американскую зарплату, у них нет налогов, они бесплатно предоставляют такие опции, как, например, 6 полетов в год бизнес-классом вместе с семьей.

— А в Университете Иннополис не американская зарплата?

— Наш уровень компенсации соответствует мировым университетам из топ-100, он колеблется в зависимости от наших возможностей и курса рубля.

— Когда приглашаете иностранных преподавателей, долго приходится объяснять, что такое Татарстан и город Иннополис?

— Мы привозим их сюда и показываем все: и Иннополис, и Казань. Проводим гостевые лекции. Они иногда даже с семьями приезжают «на просмотр».

— В основном какая реакция от увиденного?

— Реакция у большинства положительная. Практически не было такого, чтобы кто-то отказался ехать из-за неподходящих условий жизни. В Катаре или Эмиратах уровень устройства университета примерно одинаков с нашим, но при этом у нас есть преимущество, кроме существенно более качественных студентов, — нормальный климат.  

УНИВЕРСИТЕТ ИННОПОЛИС — ВСЕРОССИЙСКИЙ ЦЕНТР РОБОТОТЕХНИКИ И МЕХАТРОНИКИ

— Как считаете, IT-отрасль в России находится в развитии или в стагнации?

— По крайней мере, она пытается развиваться. Я активно участвую во всевозможных проектах и программах, которые связаны с таким направлением, как цифровая экономика, и вижу, что активность в этой области есть. Но насколько она будет воспринята и перейдет в какие-то практические рамки?

В рамках проекта с агентством «Национальная технологическая инициатива» мы стали всероссийским центром компетенций НТИ в области робототехники и мехатроники, который займется развитием промышленной робототехники, созданием новых робототехнических решений от медицины и реабилитации до сельского хозяйства, разработкой человекоподобных и многоногих шагающих роботов, беспилотного летательного и наземного транспорта.

— Что это вам даст?

— Это достаточно большое финансирование. Создан консорциум для его создания, в него входят 16 ведущих вузов страны, 5 прикладных академических институтов, 7 иностранных партнеров из Франции, Китая, Дании, Швеции, Германии и Норвегии. Там должны состояться реальные индустриальные проекты с такими организациями, как «Сбербанк», «Газпром», «Аэрофлот» и т. д. 

— И что будет на выходе? Человекоподобные роботы?

— В мае мы начали работу над новыми проектами: инновационные электромобили с модулями частичной автономности и интеллектуальными системами помощи водителю, модульные гибридные и автономные транспортные средства с режимами перемещения по земле и воздуху, робототехнические решения для возведения зданий и объектов инфраструктуры, высокотехнологичные протезы для реабилитации верхних и нижних конечностей, технологии очувствления в области медицины, промышленности и сервиса для контакта человека с роботом. Эти проекты мы уже запустили, на них уже есть заказчики.

— Для роботов вы делаете только программное обеспечение или и корпус?

— Мы в первую очередь фокусируемся на программном обеспечении, но наше направление — это в том числе и механотроника, которая подразумевает и некоторые механические системы. Может быть, тронемся и в сторону электроники, чтобы студентам были понятны процессы всей цепочки — как из железа перейти в софт.   

Фото: «БИЗНЕС Online»

«А ЧТОБЫ РОБОТЫ ПОЯВИЛИСЬ НА УЛИЦЕ, ДО ЭТОГО ЕЩЕ ДОСТАТОЧНО ДОЛГО...»

— Когда появятся человекоподобные роботы?

— Вопрос сложный, потому что робот уже сейчас во многих областях заменил человека. Процесс идет, мы просто его не видим. А чтобы роботы появились на улице, до этого еще достаточно долго будет, потому что здесь основной вопрос — в эффективности. Человек на порции мороженого может весь день бегать, а робот без нескольких литров горючего и часок проработать не может — мощности не хватает. Почему компания Google сначала купила Boston Dynamics, а потом избавилась от них? Потому что они так и не смогли перевести в сколь-нибудь реалистичное финансовое состояние свои исследования. И это часто случается: достичь мы чего-то можем, но за такие деньги, за которые мы не можем получить экономически разумный результат.  

— Когда роботы заменят преподавателей вузов?

— Это отчасти уже начинается сейчас. Например, у нас есть система, которая была позаимствована из процесса проверки олимпиадных работ. По сути, эта система заменяет ассистентов, которые проверяют студенческие работы.

— А когда лекции робот начнет читать и на вопросы студентов отвечать?

— В некотором смысле это почти уже так, потому что многие лекции когда-то раньше записаны. Это вообще один из подходов так называемых перевернутых классов, когда студенты приходят на семинар, ознакомившись с материалом заранее, а не слушая лекцию в аудитории. Это вопрос скорее педагогики, и все эти процессы идут, хотя мы их не сильно замечаем. Но если фундаментальный курс можно дать и в записи, то передачу персонального опыта от учителя к ученику автоматизировать гораздо сложнее.

— Как считаете, какой процент профессий исчезнет из-за применения роботов?

— В интернете постоянно публикуют списки профессий, которые отомрут. За мою жизнь ушло несколько профессий, например машинистка, которая набирала тексты на печатной машинке. Появились компьютеры — и машинистки просто пропали. Но они же не ходили с плакатами «Нас компьютеры вытесняют»... То же самое и сейчас происходит. Если профессия носит технический характер, то доля ее роботизации будет расти. Но не будет полной замены, потому что многие вещи просто экономически нерентабельно делать с помощью роботов. Приведу пример. Стив Джобс, когда его выгнали из Apple, организовал компанию NeXT Computer, целью которой было создание новых компьютеров. В те времена все оборудование производилось в Тайване, а Джобс решил сделать автоматизированные заводы в Калифорнии, где бы рука человека не касалась платы. Он это сделал, но выяснилось, что это в несколько раз дороже, чем использовать неквалифицированных сборщиков в Тайване. И конвейер был разобран и продан. Такие истории достаточно часто повторяются.

— Искусственный интеллект сможет когда-нибудь выйти из-под контроля и подчинить себе человека?

— Машина, на которой вы ездите сегодня, может выйти из-под вашего контроля? Люди пытаются вложить в те вещи, которые им непонятны, какие-то человеческие черты, а это не так. Там нет железного интеллекта, там есть некая сложная система, поведение которой вы понять не можете. Вопрос, нужно ли ей вас порабощать, совершенно человеческий. Как будто в роботе сидит человек, только в железной форме...

— Интеллект сам не может зародиться в роботе?

— Там может зародиться что-то, чего мы не понимаем. Простой вопрос: когда камень катится с горы, это живое существо или неживое? Вопрос совершенно сходный. Какой бы мы ни порождали алгоритм, какие бы сложные системы мы ни делали, попытка их очеловечить бессмысленна. Если мы выпустим на улицы робота-терминатора, который будет любую шевелящуюся вещь пытаться пристрелить — просто потому, что ему такой алгоритм прописали, это не значит, что он думает о чем-то или ему будет обидно, если его выпороть за поведение.

Но здесь есть две вещи: качественный переход в новое состояние в некоем смысле уже давно есть. В компьютере используется понятие «конечный автомат» — это переход из одного состояния в другое как единое целое (так работает процессор). То есть он не может в середине состояния оказаться, «между ними». Проблема в том, что, когда таких конечных предсказуемых состояний слишком много, вы их не можете в голову человека внести, чтобы понять. В один конкретный момент вы можете сказать, куда он перейдет мелкими шажочками, но вы не можете сказать, куда он зайдет, просто потому, что слишком сложно. Тот факт, что он конечен, что мы прописали все алгоритмы, не означает, что мы понимаем, что он вообще делает. Нашего интуитивного понимания, куда он пойдет, может не хватить.

Точно так же происходит со всеми системами, алгоритмами, которые мы написали. Мы их создаем для компьютеров, для автономных систем, как полностью предсказуемые и детерминированные, а дальше мы пытаемся в лучшем случае их очеловечить, вложив наши собственные понятия, которых у них нет. Ну а в худшем — пытаемся относиться к роботу как к некому божеству, которое якобы может нашим поведением управлять. Зачем ему управлять, если он не знает, что такое «управлять»? Камень летит по дороге, стукает кого-то: это не потому, что он личную неприязнь испытывает к тому, кого придавил, а просто пролетал мимо по траектории, которая была предопределена...  

— Можно сказать, что человек уже потерял контроль над сложными системами?

— Он не контроль потерял, а понимание. Это разные вещи. А понимание человек давно потерял. Мы считаем, что мы можем понять, но сложность системы такова, что объемы данных, которые хранятся в современных компьютерах, сопоставимы с объемами человеческого мозга и сложности нейронов. Это означает, что мы не можем до конца понять, что там происходит. Плохо это или хорошо, не знаю. Это просто факт, что не можем знать всех деталей и причин поведения систем. Но, может быть, нам это и не нужно?

Фото: «БИЗНЕС Online»

«МЕЙНСТРИМ В ТОМ, ЧТО НАПРАВЛЕНИЕ РАЗВИТИЯ IT НЕПРЕДСКАЗУЕМО»

— Ваш прогноз: какой-то качественный переход будет через 5–10 лет?

— Качественный переход наблюдается сейчас, когда мы пытаемся применить алгоритмы, которые придумали в последние годы, на новую область. Идеология всех этих нейронных сетей, даже машинного обучения, существует уже лет 50–70, со времен перцептрона или даже ранее. В 80-е годы все это долго стагнировало, люди практически перестали заниматься этими темами. А потом все вдруг начало бурно развиваться. Это потому, что сегодня существующие системы позволяют производить те действия, которых раньше мы сделать не могли. Кто мог это предвидеть тогда? И кто сейчас может предвидеть то, что будет тут через 5–10 лет?

— Где мейнстрим развития IT-индустрии?

— Мейнстрим в том, что направление развития IT совершенно непредсказуемо. Кто мог лет пять назад сказать, что такая узкая тематика, как хранилище данных без возможности их модификации, вдруг приведет к такому бурному интересу в области блокчейн — биткоинов и всей этой системы? Вся эта алгоритмика была известна и в 80-е годы. И вдруг случайно данная история с неконтролируемыми валютами послужила включателем. Или кто-то за этим стоял... Практика говорит о том, что вдруг резко возникают направления-вспышки за счет того, что расстояние между фундаментальной наукой и большой индустрией в IT очень короткое — буквально три-пять лет. Мы можем не знать, что будет через пять лет, но вдруг возникает очередной ажиотаж вокруг какой-то вещи, и она может изменить не только абстрактные понятия, но и конкретные вещи и события вокруг нас.

— Но факт, что будут автомобили без водителя?

— Да, но тут возникает и экономический вопрос — насколько это рентабельно, и юридический — кто будет виноват в том, что вдруг что-то случилось на улице. Если будет виноват разработчик такого автомобиля, то кто тогда вообще будет в разработках участвовать, если на него навесят все аварии? А если не разработчик, то кто? Эта юридическая коллизия до сих пор не решена.

Кстати, мы тоже хотим поучаствовать в этом направлении (а не только в разработке алгоритмов беспилотных авто) — в теме, связанной с развитием самих алгоритмических систем. И у нас есть идея собрать на встречу людей, занимающихся робототехникой и безопасностью, и юристов, чтобы попытаться построить понятийную модель, с помощью которой можно было бы выявить все проблемы и объяснить, кто виноват в тех или иных ситуациях. Тогда уже можно будет выпускать беспилотные системы на улицы.

— Квантовые компьютеры когда появятся?

— Квантовые компьютеры находятся в состоянии «вот-вот скоро-скоро», но пока еще не дошли до нужного. Они могут дать неожиданный результат, а могут — как термоядерная энергетика: сейчас-сейчас — и так уже 50 лет. По квантовым компьютерам я более оптимистичен, но такую ситуацию тоже допускаю, потому что это сложное направление и вообще-то квантовые компьютеры — это не панацея, это просто способ быстрее решать некоторые задачи ограниченного класса. Может быть, их будет быстрее решать другими методами и квантовые компьютеры не понадобятся для этого? Но развивать данное направление надо, поскольку оно может дать свой непрямой или прямой эффект и он может быть очень большим.

— Как считаете, на практике что-то изменится от смены названия министерства — было министерство связи и массовых коммуникаций, стало министерство цифрового развития?

— Дело в том, что перевод экономики на цифровые рельсы уже более-менее очевиден всем. Я участвую в некоторых рабочих группах по цифровой экономике и знаком с ситуацией. Активность в этом деле надо проявлять. Факт переименования министерства просто зафиксировал то направление, в котором нужно идти.

— Ваша оценка ситуации вокруг Telegram? ФСБ требует от Павла Дурова каких-то «ключей доступа», а они реально существуют в данном случае? (Юрий Котов)

— Я не имел возможности смотреть на исходный код всех этих систем — он, к сожалению, закрыт, поэтому составить квалифицированное мнение на эту тему я не могу.

 «В ТОМ, ЧТО ЧЕЛОВЕК ЧЕГО-ТО НЕ ПОНИМАЕТ, ВИНОВАТ ОН САМ, А НЕ ТЕ, КТО ОБЪЯСНЯЕТ»

— Не кажется ли вам, что вы и ваши коллеги из научного мира страдаете интеллектуальным расизмом? Это выражается в том, что вы свысока смотрите на людей, работающих в ненаучной сфере. Вы не считаете нужным объяснять промежуточные результаты своей работы, тем самым говоря: «Мы ученые, мы лучше знаем, а вы, серая масса, ничего не понимаете». Вы не несете просвещение широкому кругу людей. В университете вы тратите огромное количество нами заработанных денег (ваши спонсоры — компании с госучастием, таким образом, это и наши деньги тоже), и не очень понятно, на что эти деньги идут. Те данные, что вы озвучиваете, не впечатляют. (Александр)

— Любители высказывать такие вещи обычно недовольны всем в мире. Что касается того, что мы не объясняем и занимаемся чистой наукой... Как я только что сказал, часть наших направлений исследований — это инжиниринг. А это как раз то, что мы пытаемся объяснить людям, каким образом им нужно участвовать в создании программ, причем от начала до конца. Поэтому этот вопрос — скорее общее рассуждение человека, не знакомого конкретно с нашим вузом, это попытка накинуть на нас стандартный «платочек» того, что у человека почему-то наболело. Наверное, его плохо обучали в школе. Боюсь, что он попал в не самый хороший вуз и результаты его обучения вряд ли были хороши. Скорее вопрос в том, что он не приложил достаточного количества усилий для того, чтобы получить результат, а сейчас ищет виноватых.

Еще есть проблема в том, что вдруг оказалось, что многие направления науки уже непонятны не только общей публике, но и самим людям внутри науки. Все ветви науки начинают уходить настолько далеко, что даже сами коллеги перестают их понимать. Но вот это мнение — «меня специально чему-то не учат» — скорее относится к вопросу «А прилагаю ли я достаточно усилий для того, чтобы самообразоваться и хотя бы понять терминологию в этой области?».

Сегодня идет развитие государственных программ переобучения. К примеру, я участвую в программе университета НТИ-2035, который своей целью пытается поставить массовое переобучение современным цифровым технологиям и доведение базовых знаний до масс. Предлагается серия сетевых программ, но пока без дипломов, а как вариант дообучения. Это направление правильное, поскольку, как показывает опыт, развитие той самой передней части массовой науки, которая фактически обеспечивает развитие производства и экономики, за последние годы начало сильно отрываться от понимания среднего обывателя. Чтобы подтянуть массы до уровня науки, необходимо, чтобы такие мнения трансформировались не в недовольство всем миром, а в недовольство собой, чтобы люди знали, что это их проблема в том, что они не понимают, потому что у них есть все возможности найти способ довести себя до такого состояния, чтобы им было понятно. На любом уровне своего развития. Чтобы такие претензии, высказанные вслух, не срывали аплодисменты половины аудитории, а вызывали свист. В том, что человек чего-то не понимает, виноват он сам, а не те, кто объясняет. 

—  Недавно министерство образования и науки РФ разделилось на два: министерство просвещения и министерство науки и высшего образования. Ждете чего-то позитивного для вузов от этого деления? Или деятельность вашего университета и деятельность министерства не касаются друг друга? Иннополису удается быть самостоятельным? (Ирина Антонова)

— Негосударственные вузы, каким является наш университет, всегда были в загоне — минимум внимания. Хотя, конечно, мы взаимодействовали с министерством на уровне программ типа ФЦП по исследованиям. Если там что-то изменится, то, наверное, это как-то отразится на тех, кто занимается этими грантами. Но я пока не ожидаю каких-то прямых для нас изменений — ухудшения или улучшения. Считаю, что реорганизация носит естественный характер, поскольку сейчас школа и вузы по-разному живут, эти департаменты внутри одного министерства не взаимодействовали. Но наш вуз со школами активно работает — за счет олимпиадников мы обеспечиваем себе будущих абитуриентов. Мы привлекаем к себе внимание школьников и тем самым обеспечиваем себе высокий конкурс.

— Вы живете в Иннополисе вместе с семьей? И как оно вам? Чем занимаетесь вне работы? Часто выезжаете куда-нибудь отдохнуть? (Ильшат)

— Да, я живу в Иннополисе, взял ипотеку и построил дом около университета. Семья со мной. 

— Не кажется, что живете где-то на отшибе?

— Интернет и спутниковое телевидение есть, поэтому нет никакого «на отшибе». Хотя телевидение — это сегодня уже неактуально. Сел на автомобиль — и за 45 минут уже в центре Казани, где есть все необходимые сервисы. Впрочем, в Иннополисе сегодня есть все необходимое: два супермаркета, дом быта, кафе, рестораны, парикмахерская. Развлекательного центра пока нет, мы все мероприятия проводим на территории университета. Но в плане развития города значится строительство такого центра.

— Александр Геннадьевич, спасибо за интересный разговор. Успехов вам и университету!