Британские скрепы: что великого осталось в Соединенном Королевстве?

Дэвид Кэмерон говорил про Великобританию, что она — сверхдержава именно в «мягкой политике» Фото: © Dominika Zarzycka / Keystone Press Agency / www.globallookpress.com

Истинный британец Риши Сунак

— Наталья Валерьевна, новый британский премьер Риши Сунак не настолько вписан в истеблишмент Великобритании, как другие политические тяжеловесы. Имеет ли смысл в такой ситуации руководству России обращаться не к нему, а напрямую к британскому народу?

— Обращаться к народу всегда необходимо: это инструмент так называемой мягкой силы, работа с гражданским обществом. Великобритания умеет это делать хорошо (и это умение можно назвать отдельной опорой Британии, в которую включены и британское образование, и культура, и язык): Дэвид Кэмерон говорил про Великобританию, что она — сверхдержава именно в «мягкой политике». Британская культура, образование, даже мода — пресловутый «британский стиль» — известны по всему миру. Любой человек, надевающий лаконичный твидовый пиджак или тренч, непременно вспомнит про Британскую империю. Разумеется, сильнейшее орудие «мягкой силы» — английский язык, который распространялся вместе с Империей.

Сам Риши Сунак — «продукт» расширения Британской империи. И в этом смысле он гораздо в большей степени представитель «британскости», нежели «сын Индии». При этом он выходец из финансового истеблишмента — второй по значимости из трёх опор Соединённого Королевства (всего таких опор, на мой взгляд, именно три: партийно-политическая система; финансовая система; «многокомпонентная мягкая сила»).

Первой опорой Британии является, конечно, партийно-политическая система. В ней надо отметить некодифицированную конституцию и прецедентное право, которое на протяжении веков позволяет избегать жёстких законодательных актов и быстро принимать решения, удовлетворяющие политический истеблишмент. Также надо отметить Палату лордов как фактор, сдерживающий крайности. И ещё одна часть этой опоры — это, конечно, королевская семья, которая тесно спаяна с Англиканской церковью, поскольку монарх — глава церкви.

Риши Сунак, кроме «финансистов», ни с одной из этих опор не связан напрямую, но получил широкую поддержку от политических тяжеловесов страны: Бориса Джонсона, который называл его личным другом, и Джереми Ханта — главного казначея. Программа, с которой выступал Сунак, — это программа взаимодействия между Лондонским Сити и политическим истеблишментом Британии. Сунак с самого начала позиционирует себя как человека, который хорошо выполняет требования и является согласованной персоной.

Здесь стоит учесть, что финансовая опора Соединённого Королевства тесно связана с «мягкой силой», реализуемой в том числе через Содружество наций. А Сунак его зримо представляет. В общем, нашли персону, которая позволяет несколько смягчить позиции избирателей в отношении Консервативной партии и хотя бы отчасти компенсировать те потери, которые тори понесли после разнузданных заявлений Лиз Трасс. Понятно, что ничего не поменяется во внешней политике, но она будет выглядеть несколько иначе. Такая политическая бутафория.

— А что значит для Индии тот факт, что этнический индус возглавил бывшую метрополию?

— Отчасти, может быть, это греет их сердца, но не более того. Потому что они прекрасно понимают, что Риши Сунак будет проводить интересы не Индии и даже не Содружества наций, а Великобритании. Он об этом прямо сказал.

Свободу гордой Шотландии!

— Один из руководителей республик нашего Северного Кавказа недавно сформулировал тезис: в Священной войне против сатанизма, которую ведёт Россия, мусульмане должны встать плечом к плечу с христианами. Он, конечно, имел в виду, прежде всего, православных. Но ведь этот призыв можно «перенаправить» и вовне — на ту же Англию, где очень много мусульман, в частности, с Кавказа. Есть ли, на ваш взгляд, потенциал для такого воздействия на британских мусульман?

— Да, он есть. Если бы мусульмане России обратились к своим собратьям по вере в Британии — это могло бы стать элементом нашей «мягкой силы». Тут нужно учитывать, что английские мусульмане — одна из самых, условно говоря, «обиженных» категорий населения. Британская пресса традиционно преподносит представителей именно этой религии как наиболее криминальную прослойку общества.

Нельзя сказать, что власти страны никак на «мусульманский фактор» не реагируют. Ряд мусульманских политиков был специально введён в Палату лордов. Одно время обсуждалось даже создание мусульманских партий. Но от этой идеи отказались — мусульман интегрировали в существующие главные партии. Даже в региональных партиях теперь присутствует своя «исламская компонента». Представьте себе, в Шотландской национальной партии (ШНП) тоже есть мусульмане, и они отстаивают право шотландцев на независимость!

— Раз уж коснулись Шотландии: насколько актуален вопрос очередного референдума о независимости древнего Королевства Альбы, намеченного, вроде как, на октябрь 2023-го? Интересен ли для России этот центробежный потенциал?

— Конечно. Стратегическая цель шотландцев — независимость, как это было до 1707 года, пока Шотландия не подписала Унию с Британией. Последняя (как считают многие шотландцы) их предков просто обманула, совершив аннексию территории. С того самого времени действуют политические группы, желающие восстановить независимость от Лондона.

Если в прошлом веке это движение ослабло, то последние 20 лет — всё больше тех, кто считает, что Шотландия вполне может стать независимым государством. На сегодня сторонников и противников примерно поровну. ШНП последовательно и продуманно умножает число первых.

Один из главных лозунгов свободной Шотландии — не зависеть от агрессивной политики Вестминстера. Они хотели бы войти обратно в ЕС, но выйти из НАТО. Между тем военно-морская база Клайд в шотландском Фаслейне, где стоят подлодки с ядерными ракетами «Трайдент», — один из важнейших центров ВМФ Великобритании. Конечно, в нынешней международной ситуации лидер ШНП Никола Стерджен не позволяет себе сильно отклоняться от курса на противостояние с Россией, поскольку это ещё и курс ЕС, но всё же она делает намёки на излишнюю увлечённость Лондона внешней политикой.

— Не имея своей государственности, трудно высказываться в этом вопросе прямо…

— Да. Но я сильно сомневаюсь, что им разрешат провести референдум. Ведь предыдущий был относительно недавно — в 2014-м. В условиях нынешней турбулентности Вестминстер на это вряд ли пойдёт (в общем, так и случилось, Верховный суд запретил проводить референдум без согласования с Вестминстером. — Прим.). При этом у меня нет никаких сомнений в том, что ЕС охотно принял бы Шотландию как независимое государство. Они сотрудничают очень давно: шотландцы в Брюсселе на наднациональном уровне представляют свои интересы в Комитете регионов ЕС, в Европейском социально-экономическом комитете, в Европарламенте. Там они входят в альянс европейских регионалов и «зелёных» партий. Даже после брекзита шотландцев оставили в этой фракции Европарламента как наблюдателей. В обращении этой фракции недавно прозвучали слова «горячей поддержки» освобождения Эдинбурга «от влияния Вестминстера и Лондона».

Именно эта фракция постулирует необходимость «самоопределения» для всех стран ЕС как «ключевого инструмента демократизации» и не только для стран ЕС.

— Мы тоже приветствуем самоопределение…

— И в этом смысле у нас есть политическая корреляция с этой фракцией. В неё, например, входит сопредседатель Русского Союза Латвии Татьяна Жданок. И по её просьбе эта фракция проводила конференции о положении русскоязычного населения в странах Прибалтики, о преследовании русских на Украине.

И хоть эти депутаты всегда в меньшинстве по отношению к другим фракциям Европарламента, но этот голос там достаточно регулярно звучит. Поэтому у нас есть возможность поддерживать и шотландское самоопределение (при этом в текущей политической конъюнктуре даже эта фракция уже не позволяет себе высказываться положительно о референдумах в Крыму и в Донбассе).

Нужна ли монархия англичанам?

— Нас должны интересовать все потенциальные «линии разлома» и «точки напряжения» в британском обществе. Что в этом отношении можно сказать об Англиканской церкви? Могут ли там возникнуть какие-то заметные противоречия с властью?

— Вряд ли. Главой Англиканской церкви со времён Генриха VIII является британский монарх, поэтому она очень ограничена в своих возможностях. Англиканская церковь — это практически государственный институт, продвигающий британские интересы так, как это видит монархия. Лояльность церкви оценивается как лояльность монарху — и наоборот.

Церковь в Великобритании глубоко интегрирована во все другие структуры, в том числе политические. Наверное, там остались отдельные искренние священники, верующие во Христа и пытающиеся донести Евангельские истины до своей паствы. Но значительное число викариев — это люди, получившие соответствующее образование и работающие в церкви. То есть они не служат Богу, не несут какие-то нравственные ценности, ориентиры, а просто выполняют свою работу как профессионалы.

— Как бухгалтеры?

— Да. Мы знаем множество примеров того, что представители Англиканской церкви и раньше не отличались, мягко говоря, нравственным поведением. Начиная с того же Генриха VIII — основателя этой церкви. Поэтому Англиканская церковь, не являясь уже нравственным авторитетом общества и будучи частью политического процесса, легко принимает «новые веяния» — сегодня уже на грани прямого сатанизма.

— Новый английский монарх, похоже, вполне подходит такой церкви. При этом он не слишком-то популярен у себя на родине…

— Чарльз, будучи принцем, никогда не скрывал своих глобалистских воззрений, своей дружбы с Клаусом Швабом, например. Он делал заявления о том, что население Земли, дескать, слишком велико, нужны какие-то ограничения, контроль рождаемости. Некоторые считают это просто политической бравадой. А вот Елизавета II никогда не позволяла себе подобного рода высказываний.

Британская публика хорошо понимает, с кем она имеет дело. Поэтому не случайно в памятном конфликте Чарльза и Дианы британцы массово поддержали именно принцессу, поскольку она говорила о том, что все люди равны, достойны внимания и заботы.

Так что Чарльз — Карл III вряд ли станет монархом, которого примет всё британское общество. А уж тем более — Содружество наций. Он очень непопулярен там. Его пока не объявили официально главой Содружества. Но это произойдёт после коронации Чарльза, поскольку такое решение в царствующем доме Виндзоров было принято ещё при жизни его матери — в 2018 году.

Неизбежно ослабление королевской власти и следом — ослабление власти «по церковной линии». Возможно, мы увидим попытки служителей Англиканской церкви как-то поддержать её вместе с королевской властью, подставить некие подпорки. Сам монарх на такие действия вряд ли способен. Теоретически этим можно, конечно, воспользоваться.

В целом, монарх — глава Церкви — один из анахронизмов британской системы. Как, в общем-то, и сама монархия. По этой причине многие государства, входящие в состав Содружества наций, принимают республиканскую форму правления, чтобы, формально оставаясь в Содружестве, уменьшить влияние Лондона.

Когда эти страны перестают быть монархиями, то перестают считать британского короля своим главой. И он не может больше назначать туда своих представителей, так называемых генерал-губернаторов. Недавно так сделал Барбадос, став республикой. Индия, входящая в Содружество, — давно республика. Такие процессы постепенно расшатывают британские «основы», содержащие идеологию монархии как символ стабильности — не только внутриполитической…

— А самим британцам их монархия не надоела?

— Большинству — нет. Это принцип устойчивости политической системы, который для них сегодня важен как никогда. Почему? Потому что ранее, с 1960-х годов, британская партийная система развивалась динамично и достаточно стабильно благодаря тому, что консерваторы и лейбористы договорились не отказываться от достижений предыдущих правительств. То есть, они заключили некий компромисс ради политической и экономической устойчивости. Сейчас же мы видим обострение схваток между партиями, «переписывание» предыдущего курса. И в этом контексте фигура монарха стала ещё более значимой для британцев. Людям нужен понятный символ стабильности — условно «отец» или «мать» нации.

— Как важный элемент социальной психологии?

— Да, именно так. Неизменный символ единства в буре сменяющих друг друга политиков, партий, идей и программ. И в этом смысле, приверженность монархии — показатель высокой консервативности британского общества. Опросы общественного мнения ясно показывают, что Елизавете II её подданные все годы доверяли гораздо больше, чем премьер-министрам от любой партии.

— Ясно, что Карл III не соответствует королевскому образу…

— Разумеется, восхождение принца Чарльза на британский трон никоим образом не укрепит монархию. Согласно опросам общественного мнения, он в роли наследника никогда не получал больше 60% одобрения, да и то — в отдельные периоды времени. Может быть, в качестве действующего короля он отчасти и подправит свои позиции, но лишь отчасти. По этой причине вряд ли его можно будет считать королём всей нации. И соответственно — признанным главой Содружества. Следовательно, и его позиция в церковной иерархии, а значит, и сами позиции Англиканской церкви тоже будут ослаблены.

Карл и сатанизм

— Тем не менее и Англиканская церковь, и Карл III могут усилить совместное навязывание миру швабовского сатанизма? Каков сегодня британский механизм его продвижения?

— Сатанисты отказываются от того, что человек есть человек, и хотят его преобразовать, физически и ментально. Политика гендеров — это именно изменение человеческой сущности, человеческой природы, отказ признавать себя человеком. Потому что если человек отказывается от того, кто он: мужчина или женщина, — он фактически отказывается от того, что он — человек. Он — нечто иное тогда. И эту сатанинскую тему отказа от человеческой сущности в человеке преподносят под ореолом «прав человека», заворачивают, как в фантик, в этот концепт. Трактуют как право человека… не быть человеком. И эта повестка вовсю отрабатывается британскими и американскими политическими институтами, проталкивается в другие страны.

У пропаганды сатанизма есть несколько концептуальных «этажей прикрытия». Скажем, «демократизация» сейчас стратегически связана с распространением теории и практики «гендера». Этим, в частности, занимается «Вестминстерский фонд развития демократии». В России этот фонд не работает, но он работает, например, в странах Центральной Азии: они предлагают свою помощь, свои финансы «для реформ». Начинается всё с малого: «Мы поможем вам принять один закон по правам человека…» Потом — второй закон. А где второй, там и третий — и так по всей «повестке».

— Они преподносят подобное будущее для нас как неизбежность. Но очень многие на планете не согласны с этим. Почему же им удаётся всё шире распространять эту заразу?

— Не желают этого народы, простые люди. Но мы говорим, прежде всего, о политическом истеблишменте стран. Об элитах, которые страстно хотят быть «интегрированными». Они наивно верят, что, приняв какие-то внешние условия, попадут в некие транснациональные «финансовые потоки», им дадут право быть их участниками и выгодополучателями. На самом же деле они являются лишь инструментом для того, чтобы эти потоки по-прежнему стремились к тем, кто ими руководил на протяжении веков.

США для Великобритании — основной партнёр в «гендерно-демократической» повестке, они действуют рука об руку. Сейчас к этому процессу подсоединился и ЕС, который учреждает собственные «бюро по правам человека». В том числе — на постсоветском пространстве. И мы хорошо уже знаем, к чему это приводит: к попытке свержения власти в Белоруссии, к событиям на Украине!

Кстати, Великобритания вышла из Евросоюза не только по торговым разногласиям с континентальными европейцами. Одним из аргументов был следующий: ЕС уделяет недостаточно внимания постсоветским государствам. А для Англии это исторически зона её жизненных интересов. Брюссель же не рассматривал этот вопрос в таком ключе. Поэтому Лондон и «освободил себе руки» на этом пространстве.

Глобальная Британия и Россия

— Стратегия «Глобальная Британия», принятая Вестминстером как руководящий документ внешней и внутренней политики до 2030 года, формулирует задачи, которые Королевство хочет достичь, избавившись от «пут» ЕС. Россия называется в этом документе «главной угрозой» британским планам.

— Они рассматривают Россию как угрозу, главным образом, в контексте «мягкой силы», то есть Россия мешает распространению британских ценностей, британской культуры, британских финансовых услуг. Кстати, на сектор услуг приходится более 70% ВВП Соединённого Королевства. И большая часть из них — свыше 40% — это финансовые услуги. Международные же финансовые услуги составляют порядка 10%.

Как в своё время верно определил принц Уэльский, британцы — «это нация, которая обращена вовне для того, чтобы развиваться внутри». То есть, ей всё время нужны какие-то ресурсы извне. В своё время этому способствовала морская экспансия, проводимая через частные компании: Ост-Индскую, Вест-Индскую. С веками меняется только инструментарий.

Они и раньше рассматривали Россию в качестве соперника, поскольку её утверждение в Центральной Азии виделось им как продвижение в Индию — «жемчужину Британской империи». Сегодня же есть ощущение, что такой угрозой британским торгово-финансовым интересам является союз России и Китая. Например, в рамках «Одного пояса — одного пути». И если некогда они через Центральную Азию пытались влиять на Россию, чтобы остановить её движение в сторону Индии, то ныне они через Россию стремятся повлиять на Китай.

— Каким образом?

— Для британских аналитиков главный показатель взаимодействия государства с другими государствами и международными институтами — это объём инвестиций. The Financial Times и некоторые другие британские издания, активно изучающие этот вопрос, считают ключевым такой индикатор: сколько инвестиций было вложено в экономику России в рамках интеграционных процессов. Например, они с удовлетворением отметили, что в нынешнем году после введения тотальных антироссийских санкций Китай в рамках существующих совместных проектов не предоставил никаких инвестиций РФ. Из этого они делают вывод, что их стратегия давления на Россию является верной. То есть, влияя на Россию, они замедляют или останавливают интеграционные планы Китая по отношению к нашей стране. Одновременно они не допускают укрепления России по ключевым географическим точкам и направлениям, чтобы не дать нам контролировать глобальные международные торговые потоки, в том числе финансовые.

Одной из таких «узловых» точек или зон является Причерноморье. Это внятно объясняет, почему Украина вообще вошла в фокус британских интересов, как и Закавказье. Потому что главные потоки из них выходят в Чёрное море и далее — на Ближний Восток. Центральная Азия также в фокусе британцев — это путь к Индии. Для Лондона исключительно важно не допустить мощных логистических цепочек, альтернативных британским, которые пытается выстроить Россия.

— А при чём здесь Китай?

— У нас до сих пор считают, что нам удастся выстроить такие цепочки и коридоры лишь в кооперации с Китаем. Но я думаю, что нам нужно это делать самостоятельно. Абсолютно! Так же как Северный морской путь и прочие транспортные коридоры. Средства стоит направлять не в различные «стабилизационные фонды», а в геополитическую логистику — под долгосрочные интересы страны.

Британцы очень активно работают, чтобы сорвать наши новые логистические проекты. Некоторые британские институции в Центральной Азии, например, специально были созданы для того, чтобы очернить в глазах местных правительств и народов нашу страну, расстроить возможное взаимодействие этих государств с Россией. Таким же образом они действуют, вбивая клин между РФ и КНР. Антироссийская риторика — оборотная стороны антикитайской. Британские агенты влияния, прибывая в Китай, говорят: «Бойтесь России! Она вас обманет». А потом этот же «эксперт» приезжает к нам и убеждает: «Бойтесь Китая — он вас поглотит!»

— А интегрально — сдерживается взаимодействие обеих стран…

— Вот именно. Традиционная британская политика. Так что антироссийская повестка Британии — это по большей части повестка антикитайская. Хотя, на первый взгляд, она кажется исключительно антироссийской. Просто в большой политике часто бывает так, что видимый «громкий» проект вложен в гораздо более крупный и «глухой» проект.

Британцы хотели удержать за собой многие финансовые услуги Гонконга. Китай им не позволил этого сделать. Они ещё до брекзита начали активно двигаться в Азию, уже тогда видели растущий Индо-Тихоокеанский регион как основной для своих финансовых вложений. Но они там столкнулись с Китаем, который начал блокировать британское продвижение в регионе, считая его своим. А когда у британцев не получилось того партнёрства с Пекином, на которое они рассчитывали (длительное время британцы в своих стратегиях писали о том, что Китай является их основным торговым партнёром), это стало крупным провалом для Лондона: и политическим, и экономическим. И тогда они уже вслед за Вашингтоном начали крутить известную пластинку — по линии прав человека в Китае, религиозной свободы Тибета, прав Гонконга и так далее.

— Возможно, теперь британцам будет ещё сложнее: управление Китаем на последнем съезде КПК переформатировалось…

— Да, это признак того, что высшее руководство КНР осознаёт британские манёвры, видит, что скрывается за антироссийской повесткой, и будет усиливать блокирование западного влияния. По этой причине, думаю, мы увидим через некоторое время активизацию российского-китайского сотрудничества. И тогда у англосаксов вообще не будет никаких шансов зайти в азиатский регион. Соответственно, они должны будут «помахать ручкой» и Центральной Азии.

Линии напряжения

— Многие говорят, что следующая война в Европе — это война Турции против Греции из-за Кипра. И её актуальность растёт вместе с влиянием Турции на европейские дела. Как известно, на Кипре расположены две британские военные базы; там два небольших анклава: Акротири и Декелия под суверенитетом Соединённого Королевства. Есть ли перспектива «подвинуть» на Кипре британцев с помощью горячих турецких парней?

— У нас, в принципе, с Кипром особых проблем нет: ни с греческой, ни с турецкой частью. Наше присутствие там очень значимо — с точки зрения финансовых капиталов, вложений, поскольку там офшорная зона. У нас действительно есть возможность укрепить свои позиции на Кипре. Только я думаю, что надо начинать не с того, чтобы требовать удаления оттуда британских баз. Нужно создавать свои.

— Только хотел сказать…

— Сейчас, конечно, условия не очень благоприятные — это надо было делать в период Сирийской кампании. Поскольку кипрской общественности можно было бы тогда объяснить наши базы необходимостью, в том числе защиты их интересов от международного терроризма. Сегодня же это сделать невозможно. Но на будущее, безусловно, этот вопрос надо иметь в плане.

— Есть ещё одна «линия напряжения» для Великобритании — Фолклендские острова. В одной телепередаче недавно видел сюжет о том, как большая компания, включавшая британцев, испытывая автомобили, двигалась по Южной Америке, стремясь достичь южной оконечности континента. Но в Аргентине, узнав в путешественниках британцев, да ещё и ветеранов войны Великобритании с Аргентиной, местные жители забросали их камнями, разгромили машины. Местные власти не гарантировали безопасности, и «испытателям» пришлось срочно ретироваться.

Можем ли мы этот конфликтный потенциал Аргентины по отношению к Британии как-то использовать?

— У британцев много заморских территорий. И эта «карта» для нас интересна не только и не столько как конфликтный потенциал… В работе с местным населением мы могли бы подчёркивать, что Британия играет по двойным стандартам, нарушая те самые права человека, за которые вроде бы ратует. В частности, право на самоопределение народов. То есть, практикует неоимпериализм, неоколониализм и прибегает к военной силе там, где надо было бы использовать дипломатию. Как в случае с Фолклендами.

— Мы могли бы через взаимодействие с гражданским обществом в Аргентине по этой теме вывести наши отношения на совсем другой уровень…

— Да, России следует свою позицию в данном вопросе чётко проявить. Это для нас совершенно не представляет сложности, поскольку понятно, кто прав. И в этом контексте мы могли бы, конечно, более активно эту карту разыграть в отношениях с Латинской Америкой в целом.

Надо иметь в виду: когда начинается ослабление британских позиций в каких-то отдельных аспектах, то это автоматически перекидывается и на другие позиции. Скажем, если у них наметился провал хотя бы по одной линии: в финансовых потоках, в мягкой силе, в отношениях между партиями или между регионами и центральной властью — то «проседает» и всё остальное.

Пока что британцев спасает формирование международных коалиций — то, что для них всегда было главным инструментом. Как в вопросе с Украиной — им обязательно нужно было создать коалицию против России. Великобритании требуются страны-исполнительницы их замыслов, а также чужие финансовые ресурсы, которые будут замыкаться на Британии. Неслучайно британцы предлагали даже Северный морской путь замкнуть на своих портах.

Их трудно за это осуждать, они защищают интересы своей страны. Но нам нужно знать их планы, понимать, как они меняются, заранее прогнозировать, как и подо что наши геополитические противники будут выстраивать свои коалиции.

— И эффективно действовать на упреждение…

— Да, эффективно воздействовать. Например, на тех партнёров, которых выбирают британцы. К примеру, на ту же Турцию. Потому что Турция, конечно, не является удобным партнёром ни для кого вообще. Но наша дипломатия умеет не хуже британской работать с этой страной. Нам, конечно, полезнее держать Турцию в своём поле зрения, взаимодействовать с ней для того, чтобы вовремя реагировать на какие-то острые моменты.

Не может не радовать, что у нас общая позиция с Ираном, связанная с антинатовской и с антисанкционной повесткой. Ну и кроме того, конечно, есть смыкающиеся интересы на постсоветском пространстве: и с Ираном, и с Турцией.

— Благодарю вас за беседу, Наталья Валерьевна!

Беседовал Сергей Зотов

«Завтра» (https://zavtra.ru/blogs/britaniya_uzhe_ne_ta), 6.12.2022