«Один раз дорогу перепутали и к хохлам заехали. К нам подошли: «А вы куда едете?!»

Михаил Моисеев: «Всю жизнь отдал, можно сказать, машинам. Являюсь атаманом казанского городского казачьего общества. В казачестве я больше 25 лет»

«Я уже 1 марта был за «ленточкой»

— Михаил, расскажите сначала немного о себе.

— Мне 45 лет, по профессии обычный водитель. Всю жизнь отдал, можно сказать, машинам. Являюсь атаманом казанского городского казачьего общества. В казачестве я больше 25 лет.

— Почему решили заняться гуманитарной деятельностью?

— У меня братишка с 2014 года служит в народной милиции Луганска, он тоже казак. Многие из моих казаков ушли сначала добровольцами, потом по мобилизации. Поэтому помощь фронту — это, можно сказать, уже личное. Хотя основная причина: а кто, если не мы? С 2014 по 2016 год я активно помогал бойцам продовольствием и медикаментами, с восстановлением после ранений и стрессовых ситуаций. А потом началась спецоперация, и я уже 1 марта был там, за «ленточкой».

— Это самое начало конфликта. Расскажите, какие были настроения у наших бойцов тогда.

— Бойцы сами не понимали, что происходит. Это была стрессовая ситуация, и никто не знал, куда их отправляют и чего ожидать дальше. Понимание начало приходить только через месяц.

«Многие из моих казаков ушли сначала добровольцами, потом по мобилизации. Поэтому помощь фронту — это, можно сказать, уже личное»

— В чем тогда нуждались бойцы? Что им привезли?

— Обмундирование: зимнюю форму, берцы, техническое оборудование, инструменты. Большая потребность была в медикаментах, так как у многих имелись проблемы со здоровьем из-за смены севера на юг. Один казак у нас сварщик, мы с ним варили буржуйки для ребят. Многое делали для улучшения полевого быта, чтобы ребята не болели и чувствовали себя как дома. Ну и письма от школьников — это самое главное для бойцов. Видеть, как суровый солдат плачет, читая письма детей, многого стоит.

А во время мобилизации я обучал бойцов стрельбе, тактике, метанию ножей на танковом полигоне в Казани. Три месяца там был, тесно общался с ними. Тогда ребята просили теплую одежду, бронежилеты, каски. Много вопросов было о том, что с собой брать на передовую. Сами видели, как много было роликов ненужных о том, что взять бойцу в зону СВО: стельки, тампоны, прокладки… Глупость! А нужна в те времена была амуниция, даже не обвесы на автоматы — обычная форма.

— Сейчас проблема решена?

— Такого интереса к амуниции, [как тогда], я уже не вижу. Поездок где-то 28 совершил и больше не замечал ажиотажа по форме: что привезли — то привезли. В некоторых подразделениях уже начинают перебирать: то надо, а это не надо — интерес спал. Сейчас все думают о том, как сохранить свою жизнь, а не о форме.

— Раз уж заговорили о форме. Почему в армии все чаще начинают использовать мультикам вместо родной «цифры»?

— Форму выбирают в зависимости от того, где служат. Мультикам больше подходит лесной местности Луганской и Донецкой республик. На территориях ближе к Киеву нужно добавить больше «зеленки», это уже будет «олива». Вот я хожу в обычном «мохе», захожу в лес — люди меня не видят, мимо проходят.

— Значит, «цифра» не совсем подошла для украинского фронта?

— Нет, она больше к нашей стране подходит, для обороны. А вот тот же «мох» хорошо подходит для Украины, где и песок, и «зеленка», и рыжий цвет.

— А как поменялись запросы бойцов за полтора года?

— Сейчас в основном нужно бытовое: лопаты, сетки — инструментарий. В прошлый раз увез дизельный генератор и компрессоры для покраски в 2-й взвод техподдержки (там ребята машины ремонтируют и красят). До этого таких запросов не было. Но это так, уже мелочь, не считаю, что это нужное — просто для облегчения жизни.

С продовольствием все хорошо. Раньше были проблемы, да, но их решили. Периодически смотрю ролики в интернете с громкими заголовками «Нам нечего кушать!» Думаю: где они находятся вообще, что им есть нечего?! Я сколько езжу — ни разу не встретил подразделение, которому нечего есть.

— От волонтеров все чаще поступает информация, что люди стали меньше переводить денег и нести вещей. Это так?

— Да, есть такое. Раньше за месяц набирал товара на две поездки. А сейчас уже больше полугода ажиотаж утихает. Бойцы начали уходить в увольнение, у многих срок [службы] закончился. Остались еще люди, которые помогают, несмотря на то что их близкие вернулись. Но да, стало тяжелее собирать.

«Говорили, что помощь не доходила. И непонятно, куда она шла в итоге. Решил, что нет, извините, но только в руки бойцам отдам»

«Многие из «Ахмата» при виде флага спрашивали: «А вы что, из Чечни?» А я им: «Ты его переверни»

— Много раз слышал лично от бойцов и волонтеров, что с доставкой на передовую есть большие проблемы. Это правда?

— Я не оставляю груз на складах или командирам подразделений, вожу на «ноль», на самую переднюю часть, а не командирам или на склады. Почему [другие] не довозят — не знаю. Раньше возил, а потом начал звонить ребятам, уточнял. Говорили, что помощь не доходила. И непонятно, куда она шла в итоге. Решил, что нет, извините, но только в руки бойцам отдам. Благодаря этому многие предприятия передают лично мне именные посылки. Говорил прямо: везу до конца, пока не передам в руки — никому не отдам. Часто товары просто лежат на складах, никто не знает, куда это потом уйдет, и никто не напрягается.

— Доставить на передовую груз можно, получается?

— Можно. Просто есть правила, которые нужно соблюдать. А у нас люди не хотят этого делать.

— Каким подразделениям вы возите грузы?

— Казакам, само собой. В основном бойцам под Сватово и Енакиево. Развожу все сам. Многие матери передают мне личные посылки для сыновей. После доставки делаю фото и видео, потом выкладываю на своей странице, показываю им.

«Почему наше государство не снабжает бойцов? Те, кто такое говорит, кажется, совсем ничего не понимают»

— И все же, ехать прямо на передовую — опасное дело…

— Когда идешь один, ты отвечаешь только за себя. Я неделю раздаю гуманитарный груз и на две остаюсь с ребятками, чтобы понять, что им нужно будет потом. Надолго мало кто захочет оставаться и по блиндажам ползать.

— Близкие не против?

— Нет. Жена у меня патриотка, знает, что я атаман и казачество для меня превыше всего. Мама знает, что я хоть и краем, но к братишке заеду и привет передам.

— Пожертвований хватает для того, чтобы покрыть расходы на поездку?

— Бензин в основном оплачиваю я сам. Все пожертвования и расходы показываю: вот деньги пришли, вот на это я их потратил. На одну поездку трачу около 20 тысяч рублей — это только на бензин. А уже на передовой бойцы всегда харчами делятся.

— С кем-нибудь из волонтеров сотрудничаете?

— С Тимуром Камалетдиновым (директор республиканского центра молодежных формирований по охране общественного порядка «Форпост» — прим. ред.), он в ДОСААФ, много помогает. С волонтерами из училищ. Есть знакомые из Ростовской области: супруга погибшего товарища шьет маскировочные сети. В Самарской области волонтеры из Комитета солдатских матерей хорошо помогают.

«Пацаны лет 13–15 прямо спрашивали: «А чего как в Крыму не сделали? Почему нас к себе также не забрали?»

— А были трудности с тем, чтобы перейти границу до 2022 года?

— С этим — нет. До 24 февраля проблем и не существовало, так как я, когда начал ездить, обратился к начальнику подразделения народной милиции и он мне дал сопроводительное письмо — любой пост без проблем проезжал. Были мелкие моменты, когда поинтересуются, куда еду, но досмотра нет. У нас же флаг Татарстана маленько переверни и станет чеченским. Многие из «Ахмата» при виде флага спрашивали: «А вы что, из Чечни?» А я им: «Ты его переверни». До СВО ездили как к себе домой. Некоторые на таможне просто позывные называли, и их по специальному коридору проводили. Может, у кого-то и были трудности, но я с таким не сталкивался. Возможно, помогло то, что казак.

Сейчас лучше, чем в начале конфликта. Но паспорта и машины, конечно, проверяют. Проблемы только с очередями: раньше грузовые и легковые машины отдельно шли, а сейчас все в одно окошко.

— А как было после? Я слышал много историй о том, как было трудно пересечь границу в начале СВО.

— О таком тоже слышал. Но многие волонтеры тогда вели себя некорректно. Они снимали там, где не положено: на пропускных пунктах, блокпостах. Из-за этого многих не хотели пропускать. У нас много бойцов погибло из-за халатности, и у ВСУ также. Сколько самих волонтеров погибло… В Енакиево двое погибли просто из-за того, что скидывали геолокацию. Это все отслеживается. Нам кажется, что там сидят лохи, но мы ошибаемся.

— Не страшно ездить? Можно же попасть под обстрел или словить шальную пулю.

— Не боится только дурак. Было страшно, конечно, в любое время можно что-нибудь поймать, на что-то наехать. Много было с украинской стороны набросано «Лепестков» (противопехотная мина нажимного действия — прим. ред.), противотанковых мин на полях. Все понимают, что гражданским тут делать нечего. Гражданских обычно допускают до второй, третьей линии обороны. На передовой мало кто из офицеров возьмет на себя ответственность за них.

Были и опасные моменты. Один раз нарвались на нашу колонну ночью. Ладно еще просто остановили и проверили, увезли к себе. Утром чаем напоили и отпустили. Один раз дорогу перепутали и к хохлам заехали. К нам дедулька с бабулькой подошли: «А вы куда едете? Ваши на соседней улице!» В этом поселке позиции России и Украины разделяла всего одна улица. Это не просто повезло — чудо, что мы вернулись живыми!

— ВСУ не ведут целенаправленной охоты на волонтеров?

— Не слышал о таком. Но у нас не могут ехать тихо, не включая свет, так, что тебя за 100 километров видно и слышно. У нас волонтеров сопровождает полиция с «музыкой». А сколько репортеров погибло! Лично видел, как едет автобус, весь в опознавательных знаках — российские журналисты. Зачем себя так раскрывать? Показуха!

«Но вот сколько я езжу, никто не может ответить, с чего все началось и для чего это надо было. И у людей отношение к нам неоднозначное»

«Не нужно было отходить от Киева»

— А вы застали события 2014 года?

— Мой братишка был в одной из первых бригад, сформированных в Луганске, — в батальоне «Заря». Все было непросто. Никто не понимал, что происходит. Тогда не было опытных, обученных бойцов, которые могли обучить ребят технике ведения боя. Не было оружия, многие бежали. Тогда дрались оружием и снаряжением, собранным отовсюду.

Но вот сколько я езжу, никто не может ответить, с чего все началось и для чего это надо было. И у людей отношение к нам неоднозначное. В городах нашу армию приветствуют, а в деревнях если проехала колонна наших ребят, то тут же «срисовали» и описали, сколько машин прошло. Я раньше думал, что будет наоборот.

— А как изменились настроения местных жителей после начала СВО?

— Где-то изменилось, где-то — нет. В городе обстановка поменялась процентов на 70, многие начали наших больше уважать. В деревнях — 50 на 50. Но их (жителей Украины — прим. ред.) много лет дрессировали, внушали, что русского медведя нужно валить, а не держать — его все равно не приручишь. Это сказалось. Как-то в Лисичанске нашел в школе учебник по истории Украины. Что они курили, когда это писали?! У них украинцы — нация, с которой пошли все остальные. И это в учебнике для 4-го класса.

— Думаете, при таких вводных конфликт был неизбежен?

— Да, он все равно начался бы. На Украине людей массово обрабатывали на ненависть к нам. И самое обидное, что это коснулось детей.

— Что думаете о конфликте сегодня?

— Не нужно было отходить от Киева. И желательно было зайти туда. Люди уже поняли, что мы зашли, а потом включить заднюю и показать, что мы идем на передислокацию в этой ситуации… Никто не хотел отходить на эти 200 километров. Я до сих пор не понимаю, для чего и кому это нужно было.